Jay
Живу я за лесом, живу за рекою,
До станции – поезд, а дальше – дорожка…
Намазаны булки зернистой икрою
И ветки качают их в пухлых ладошках.
Я встречу тебя на санях и с овчаркой,
В лесу бродят лоси и рыскают лисы…
Ты дремлешь, устроившись в кресле-качалке,
И небо задёрнут заката кулисы.
Ту, что любишь, так сладко встречать на перроне!
Я киваю озябшей на ветке вороне,
А в дали – светофор - электричке – зелёный,
Заметает следы мои лёгкой позёмкой.
Вот гудок… и колёса скрежещут о рельсы…
Здесь снега, но, увы! не растут эдельвейсы,
А на ветках – рубины с агатами чёрными,
И леса – одеяньями блещут парчовыми.
Мы пойдём по дорожке к задумчивым соснам,
Там где лошадь и сани … Пусть год високосный,
Я уверен, что нам повезёт непременно!..
Мы отварим картошки, налепим пельменей,
Из подвала достанем грибы и капусту,
И взорвём тишину у камина акустикой,
А потом – на ковре посидим мы в обнимку,
Вспоминая наш город и лодку илимку.
В доме тихо… в лесу громко ухают совы,
Мы не станем дверей запирать на засовы,
Сторожат наш покой кот и Тузик косматый,
Да ещё медвежонок - с толстым брюшком из ваты.
Ты зажала монетку – орёл или решка?
А в камине пылает огонь в три полешка,
На ковре – чёрно-белое кружев сплетенье,
Я танцую с твоей ускользающей тенью…
Ты глаза закрываешь, укутавшись пледом,
И во сне тебе дом свои тайны поведал –
Как скрипят половицы ночами украдкой,
Как поёт черепица с кирпичною кладкой…
Как синицы кормушки мои навещали,
И как пахло из кухни вареньем и щами.
Дом на пару со мною грустил и скучал,
И склонялась под снегом к крыльцу алыча.
Аля
Я приеду к тебе не зимою, а летом!
Ты прости, но я в холод гуляю по свету…
Из Парижа гляжу на российские зимы,
пересыпав лавандой ненужные пимы.
Я приеду в твой сад – замереть на мгновенье
посерёдке беспечного птичьего пенья,
задыхаясь от запахов ирисов нежных
или в банках стеклянных пионов небрежных.
Поцелуем утешу зелёные груши,
потреплю спаниелевы мягкие уши.
… До стола доведёт шерстяная дорожка,
где анютины глазки, вино и окрошка.
Ты заметишь, что я помню всё, мой хороший –
неизменны на платье сто восемь горошин,
и тоска по тебе с тем же яблочным вкусом,
и в ложбинке тепло аметистовым бусам.
…Свет рванётся в твой дом через окна и двери
и по книгам скользнёт: Оден, Пушкин, Каверин;
побегут все часы, что полгода стояли;
на картине качнётся безвёсельный ялик;
будет в комнатах пахнуть июлем и тмином;
мы с тобой как всегда посидим у камина.
...А потом, что со мною случается редко,
вслух читая свои путевые заметки,
вдруг запнусь и увижу тебя на перроне,
молодую ворону на веточке-троне,
сани в кАтушках снежной прилипчивой ваты,
черноплодки замёрзшей пустые агаты
и себя подъезжающей в первом вагоне!
Да, запнусь… и увижу тебя на перроне.
…………………………………………………….
Я себя приучила не думать о грустном,
но тоска по тебе с тем же яблочным вкусом…
Jay
На дворе уже месяц, как пахнет июлем...
Я стою у окна, занавесившись тюлем,
И смотрю на дорожку меж яблонь и сосен,
Этот воздух горячий пустынно-несносен....
Нет в округе песка, нет вдали каравана,
Но жара наступает, стремительно-рано,
Обгоняя и птиц на рассвете и крики
Петухов, обжигая кайму повилики.
И мираж растворяется в утренней дымке -
На траве оставляя следы невидимки,
Вдруг задетая ветка качнётся несмело,
Вдруг прильнёт миражом к барбарису омела....
Ощущаю дыханье, присутствие чьё-то,
И крыжовник обвил изумрудные чётки
Вкруг руки... И опять тишина, даже птица,
Где-то в зарослях, не шелохнувшись, ютится.
На ветвях созревают июльские груши,
И деревья стоят, словно луки - согнувшись,
Опуская в ладони медовую спелость,
Чтобы сладилось всё наконец-то и спелось!
Я себя приучаю не думать о грустном,
Но тоска по тебе с этим грушевым вкусом...
Аля
Ты прислал мне посылку за час до отъезда,
когда вещи сложив и обдумав всё трезво,
теребила бессменный платочек на шее
и смотрела в окно. Ветер гнал по аллее
мелкий сор и убитые засухой листья,
ну, и пару набивших оскомину истин:
«уходя - уходи» и «чужого не жаждай»,
но посылку твою открывала отважно:
груши… Груши!!! А в грушах - жемчужная низка,
наверху - из двух строчек всего-то - записка:
«Я себя приучаю не думать о грустном,
Но тоска по тебе с этим грушевым вкусом…»
Съела жадно одну, и подумалось странно:
«Что мне эти заморские дивные страны?
Все дороги не к Риму ведут, а к калитке,
у которой стоишь ты, промокший до нитки;
рядом сушатся милые божьи коровки».
…Я достала все груши из душной коробки,
на столе разложила их. Пестую память:
электричка, собаки в сугробищах, сани,
мира зимнего звонкие долгие звуки
и твои…очень тёплые добрые руки.
А ещё сладкий холод от снега в горсти.
…Под окном всё сигналит, сигналит такси…
Jay
Я в посылку сложил все подарки неспешно,
Всё боялся, что груши дойдут переспевшими,
Нет капризнее плода, нежнее и мягче!
Это ведь не фарфор и не теннисный мячик!
Никогда не сравнить этот запах с духами:
Пахнут груши дождём и зарёй с петухами,
Звонким пеньем цикад, и чириканьем птичьим,
Чем-то очень родным, недосказанно-личным.
Каждый плод согревал я, держа на ладони,
И вдыхал в него память о саде и доме,
О дорожках, покрытых опавшей листвою,
О сороках, вошедших на лапках в историю:
Здесь в пруду - их птенцы, намочив свои клювы,
Вычищали пылинки из перьев велюра,
И сорока, заметив меня под иргою,
Недовольна была их беспечной игрою,
И я понял, что лучше уйти восвояси,
Коль мой сад для птенцов её - детские ясли.
А потом расцвели вдоль тропинки пионы!
Я встречаю с цветами тебя у перрона -
С той охапкою полураскрытых бутонов!
Электричкою пахнут столбы из бетона...
Ты приехала летом, в жару, а не в стужу,
Я малины собрал тебе целую кружку -
Твои губы алели малиновым соком,
И мы тайны свои доверяли сорокам...
А теперь ты спешишь - уезжаешь куда-то...
Под подушкою плачет твой мишка кудлатый,
Я его прижимаю к груди, утешая:
Мир большой и из двух состоит полушарий,
Там в дали есть волшебные дивные замки,
Только так всё возможно потрогать с изнанки,
Разглядеть каждый шов Эвереста, Эльбруса...
И зачем ей калитка и домик из бруса?
Мишка слушает тихо - из пуговок глазки:
-Разве ты не читал в детстве нужные сказки,
Где Иван за царевной пошёл на болото?
Стал Говейном, в себе победив Ланселота?
- Мне не нужно ходить в Тридевятое царство.
Я познал на земле неземные мытарства.
Лишь любовь мне казалась подобием рая,
Пахла мятой и сеном под крышей сарая.
Мишка слушает тихо - мохнатые уши...
Ну, зачем ей, скажи, подмосковные груши?
Там в дали - экзотических фруктов навалом...
Да к тому же музеи и замки Луары...
Глупый ты! - отвечает мне плюшевый мишка. -
И Париж захудалый, весьма, городишко,
Если нет в нём калитки и нашего дома -
Ведь его не заменишь дворцами Вандома!
А зачем она едет - беги и спроси!
Ведь пока-что стоит у подъезда такси.
