II вариант
1
Сорок первый. Июнь.Последний звонок.
И на школьный бал дан короткий срок.
Вот уже поплыл за венком венок.
За венком венок поплыл по реке.
Шли рядами, и пели, рука в руке.
И уже заря занялась вдалеке.
Золотой рассвет вставал над землей.
Громыхнуло. Но не запахло грозой.
Тишину пронзил мессершмитов вой.
Словно в кадре застывшем рассвет встает.
То не гром гремит - то гудит самолет.
Нарастает гул. И набат зовет.
2
Уходили они под крик ворон,
Под гармоник сельских прощальный звон.
И сцеплялись руки сквозь женский стон.
Все еще плясали там, у реки,
И платками махали, и взмах руки
Был отчаян и нежен. Гудели гудки
Пароходов. Над ними шли облака.
И глаза встречались издалека.
И текла река...Все текла река,
Увозя сыновей сиротевшей страны.
Вслед смотрели глаза, ранних слез полны.
Это было тогда, в начале войны.
3
Это было тогда, когда потерь
Не считали еще. Говорили - "верь".
Говорили - "жди". Притворяли дверь,
Чтоб открыть потом навстречу шагам
Долгожданным. Вернуть суету и гам
Прежней жизни. Еще не рыдали там
Над письмом треугольным, где почерк чужой.
Где навек стояло: "...погиб, как герой"
Там еще не летела черной стрелой
От домов за околицу, через тын,
За стерню пожухлую, за овин
Весть о том, что чей-то муж или сын,
Или брат - никогда не придет домой.
Всех уже накрыло общей бедой.
Но еще упованья, веры немой
Уголек горел. Все еще пока
Свет надежды не гас. Тихо шли облака,
И текла река... Все текла река.
4
Каждый день руки жен, детей, матерей
Отрывали листочки календарей.
В каждом сердце звучало: "вернись скорей"
И никто не мог подумать тогда,
Что уже не месяцы, но года
Разделили их, как речная вода
Берега. И не знали, кому суждено
Уцелеть, а кого стремниной на дно
Унесет. Это было тогда, давно.
Шли они и шли, за рядом ряд.
Самолеты ревели. Гудел набат.
И за каждым вслед - неотступный взгляд.
Эти взгляды, что были крепче оков,
Запецились тогда за края облаков,
И остались там на веки веков.
5
Пробежали годы. Издалека
Виден лес и берег.Течет река.
И все так же тихо идут облака.
Будто вовсе не было той войны.
Будто не были там дома спалены,
Не погибли дочери и сыны.
Будто в тех лесах и в иных краях
Не удобрил землю тяжелый прах...
Но осталось в летописях и в стихах
Пламя той поры. Доселе звучат
Имена, как меты войны. Как набат.
Он гудит-зовет: "Оглянись назад"
6
Под Смоленском, в Катыни, в тайных рвах
Офицеров польских заброшенный прах.
...Как звучит "не убий" в окаянных устах?
Оглянись назад, оглянись назад:
Город Брест, подмосковный Клин, Сталинград...
Сколько тысяч имен погибших солдат!
А по мирным селам и городам,
Где дома пылали, как старый хлам:
Сосчитай-ка, сколько убито там?
6
Говори, Белоруссия, дай ответ:
Где твои местечки? - Пропал и след.
Где их жители? - Нет их, нет их, нет...
Тишины не нарушит ни крик, ни стон:
Кто расстрелян у дома, а кто сожжен,
Кто, как бревна, брошен в товарный вагон.
На Майданек, Освенцим шли поезда.
Словно скот на убой, их свозили туда.
И колеса стучали: "уже никогда..."
Оглянись,оглянись: со всех сторон
Ветер пепел несет через слой времен...
Бабий Яр - это только одно из имен...
Старый доктор с детьми по перрону идет.
Опустел под Варшавою дом сирот.
...Поезд тронулся. Он набирает ход...
Разоренный подвал. Дневник на столе.
Анна Франк. Ей было пятнадцать лет...
Только голос остался жить на земле:
Во вселенском ужасе детский крик
Из двадцатого века, где он возник,
В двадцать первый, оглохший, все же проник...
Выдувает ветер слезы из глаз.
Это мой народ, это каждый из нас.
Что нам делать с этим теперь, сейчас?
..Яд-вэ-шем.* Детский зал. Темнота, тишина.
Только звезды - и голос: звучат имена
Тех еврейских детей, что убила война.
Из двадцатого века дует в дверь
Ледяной, смертельный ветер потерь.
Что нам делать с этим сейчас, теперь?
"Яд-вэ шем"(иврит) -память и имя. Это музей в Иерусалиме,музей катастрофы и героизма еврейского народа.Это имена погибших в ту страшную пору. Это тысячи и тысячи обличающих документов. Это фотографии детей и взрослых. Ты смотришь на них, а они смотрят на тебя. Глаза тех, которых сейчас, через несколько минут, убьют. Но пока они смотрят на тебя...
Девиз музея: ни одно имя не должно быть забыто.
Кто был там и видел - не сможет забыть. Особенно детский зал.
А вокруг - деревья. Это тоже память. Каждое дерево - это имя праведника, ценой собственной жизни и жизни своих близких спасавший евреев в то невыносимое время.
Из двадцатого века мильоны глаз
Все глядят на нас, все глядят на нас -
В двадцать первый век, каждый день и час...
|
