<…>Нет ни пути, ни исхода в земном лабиринте, нет между строк ни значенья, ни смысла иного, нет ни в одном алфавите достаточно литер, чтобы сложилось единственно нужное слово. Слово, в процессе рожденья не внемля, а споря, миру являет свой облик и ставит заглушки. Где-то кому-то по-прежнему слышится море флейтой троянской из нежного зева ракушки<…>
<…>Где-то молчат повзрослевшие ангелы, ибо ангельский птичий язык нам с тобой непонятен. Полость пространства забита песками Магриба, каждая впадина, каждый раскрывшийся кратер, чашеобразный, причудливо лоноподобный, формой и сутью – прообраз Святого Грааля. Так рододендрон является, если угодно, предком в горшках одомашненных чахлых азалий<…>
<…>Нет ни пути, ни исхода. И даже мы сами – след на белёсом песке своего же ботинка. Древо познанья сокроет густыми ветвями всё, что мешает нам жить по животным инстинктам. Вытеснен вечностью, словно песками, в пустоты смысл мирозданья, где всё лишено постоянства. Глупо жалеть об отсутствии дара полёта, если повсюду вокруг недостаток пространства<…>
<…>Так океан в час прилива, и солнце в зените, силятся слиться друг с другом у водораздела. Так вырываются строки осколками литер, рваным дыханьем из уз бесполезного тела. Лишь отделивши язык от носителя, можно снова начать понимать разговоры на птичьем. Нет больше слов, но и меньше, увы, нету тоже – в этом вся прелесть паденья и ужас величья<…>
<…>Принцип движенья небесного тела неведом, так же, как прежде утраченный смысл мирозданья. Ради какого закона и звёздного неба Кант отвергал догматический способ познанья? Ради каких урожаев бессчётные годы ходят дожди по земле патрулём пилигримов? Где-то кому-то приснятся покой и свобода – эти понятия только во сне совместимы<…>
|